За шестилетнюю историю к «Том Сойер Фесту» успели присоединиться десятки людей в разных городах. Координаторы фестиваля часто говорят о выгорании — и в то же время, о больших планах на будущее. Однако, было бы нечестно нарисовать картину, где ни один человек, однажды ставший лицом фестиваля в своем городе, спустя время не покинул проект. Мы поговорили с Екатериной Овчаренко, бывшим координатором фестиваля в Самаре. По ее признанию, «Том Сойер Фест» в какой-то момент превратился для нее в работу. С которой она ушла.

«Ты все время что-то кому-то доказываешь»

Я ушла из фестиваля, потому что дичайшим образом устала. В какой-то момент накопилась такая усталость, что было просто невозможно шевелиться. С Аней Мельниковой (координатор фестиваля в Бузулуке. – Прим.авт.) мы уже несколько лет обсуждаем идею, что было бы здорово взять грант на санаторий для координаторов. Потому что это действительно очень сложно на себе тащить.

Мы везде декларируем, что фест приносит кучу радости – и это действительно так. Но когда ты находишься у руля, есть очень много пунктов, из-за которых можно выгореть. Во-первых, ты все время что-то кому-то доказываешь. Ты сталкиваешься с общественным мнением, которое не всегда работает на тебя. В Самаре я наблюдала переломный момент, когда нам все время говорили: да зачем вам это надо – вопрос, знакомый всем координаторам. А потом, резко, в один год нам начали говорить, какие мы молодцы. Но все равно остается какая-то доля людей, которым ты все время должен объяснять, что ты делаешь, зачем ты это делаешь, и почему ты не дурак.

Есть еще чиновники, с которыми ты так или иначе взаимодействуешь. И тут тоже постоянно приходится кому-то что-то доказывать, оформлять кучу бумажек, пробиваться сквозь бюрократию, выполнять требования, которые порой кажутся нелепыми. Есть еще профессиональное сообщество строителей, у которых ты иногда просишь помощи или обращаешься за консультацией, которым иногда платишь деньги, чтобы они сделали работу, с которой не справляются волонтеры. Им ты тоже должен объяснять, что это не нужно снести, что мы хотим, чтобы это стояло и выглядело красиво. С другой стороны есть сообщество реставраторов, которое не всегда воспринимает тебя всерьез. У нас есть классные партнеры, с которыми приятно работать и общаться, но все равно есть какая-то когорта, которая говорит: вы тут дети, и вы делаете хуже, чем если бы вы вообще ничего не делали. Нужно как-то лавировать, находить подход ко всем.

Понятно, что старый фонд – это очень непредсказуемая история. В начале сезона никогда не понятно, как он закончится, и как быстро. И никакие планы, как правило, по плану не идут. Это сложно. И видеть, как выгорают волонтеры, когда в начале сезона у тебя толпа, а потом людей становится все меньше и меньше, тоже сложно. Единственное, в чем у меня никогда не опускались руки – это во взаимодействии с партнерами. От них всегда была поддержка.

Вот это все копится, копится, копится, ты вроде бы со всем справляешься, а потом, в какой-то момент ты понимаешь, что уже ни с чем не справляешься. И куда от этого бежать, в чем твоя отдушина? Особенно, учитывая, что мы заканчиваем сезон в ноябре, и до подготовки к новому остается буквально пара месяцев на передышку. Для Самары это отдельная история: подготовка новых грантов, отчетности по старым, консультация новых регионов. В какой-то момент фестиваль превратился для меня в круглосуточную работу без перерывов и выходных в буквальном смысле. Мне хватило трех лет, чтобы абсолютно выгореть. И я поняла, что это просто-напросто опасно для моей жизни, и надо бежать.

Я знаю, что для журналистов, которые пишут на разные тяжелые темы, существуют некоммерческие организации, которые вывозят их в санатории отдохнуть, набраться сил. Но для координаторов социальных проектов никто почему-то подобного проекта не придумал.

«После фестиваля я не боюсь вообще ничего»

На конференции в Нижнем Новгороде мне задали классный вопрос: есть ли жизнь после фестиваля? Я была трудоустроена в НКО, которая занималась фестивалем. И покинуть фестиваль означало для меня смену работы. Когда я стала ее искать, я поняла, что не боюсь вообще ничего —уходить в любые незнакомые сферы. Занимаясь фестивалем, я наработала такое количество компетенций, что мне не страшно браться за новые дела и разбираться в них на ходу. Плюс, фестиваль очень сильно прокачал мои коммуникативные навыки. Потому что на фестивале ты общался со всеми слоями общества: от бомжей, которые пытаются залезть в твой гараж и стрельнуть у площадки сигаретку, до мэра, а еще ты ведешь коммерческие переговоры и находишь общий язык с волонтерами. У меня появился навык публичных выступлений, ушел страх перед аудиторией. Ходить на собеседования и общаться стало намного проще. Так что жизнь после фестиваля есть, бэкграунд он дает огромный.

Все эти кризисы – все равно недаром. У меня нет такого чувства: блин, зачем я потратила столько времени на то, из чего взяла и вышла в один момент. На самом деле, я думала, что буду страдать, что у меня будет ломка, меня будет тянуть обратно. Нет. Все нормально.

Когда я выходила, я отписалась от всех фестивальных групп в соцсетях. Но этого оказалось мало, и я отписалась от всех социальных проектов. Я поняла, что я не хочу видеть чужую боль, с меня хватит, я хочу только положительной повестки. Но люди – это самое большое богатство фестиваля. По ним я скучаю. Поэтому я недавно приехала на съезд координаторов в Нижний Новгород, общалась с людьми и бегала гулять.

Насчет критики того, что «Том Сойер Фест» берет гранты, я согласна с позицией Андрея Кочеткова: гранты – это наши налоги. Мы их отдаем государству, и практически никогда не понимаем, на что они уходят. Получить и потратить грант на то, что ты понимаешь, и что делаешь своими руками – это, пожалуй, лучшее применение тех налогов, которые мы платим.

«На простом интересе мы делаем лучше – потому что делаем для себя»

Фестиваль задумывался как волонтерская история с целью вовлечения людей и получения ими права на город. Если говорить банальными, простыми словами: когда ты что-то сделал, ты это себе присваиваешь, и лучше относишься к городу, к пространству, будешь больше его ценить. Поэтому, нет смысла нанимать строителей. Когда я пришла как волонтер, я пришла делать себе красиво: я хочу гулять по этим улицам и смотреть на красоту. Мне плевать, сколько людей пройдет мимо этого дома, главное, что мимо него хожу я.

Усложнение фестиваля в Самаре происходило очень органично: мы начинали с ручного труда, потом понемногу вводили электроинструмент, учились вместе с волонтерами. Последние годы, что я присутствовала на площадке, если туда приходил новый человек, ему не давали сразу болгарку или реставрационный раствор. Человек всегда начинает с обычной щетки, и постепенно проходит эволюцию. Нельзя говорить человеку: мы вот здесь работаем химией, а здесь еще какими-то составами, а вот сюда вообще не лезь, у нас тут реставратор. Не знаю, происходит ли так в каком-то городе, но для Самары это не характерно, и слава богу. Здесь люди приходят и делают основной объем работ сами. А если мы приглашаем реставраторов, то вокруг них всегда толпа. Для волонтеров мы проводим реставрационную школу. Понятно, что это не получение новой профессии, но получение достаточных навыков, чтобы делать лучше то, что мы и так делаем хорошо. Когда ты объясняешь строителям, что нельзя восстанавливать кирпич цементом, у тебя возникают вопросы, почему они так делают, и кто их так учил. Почему мы, не профессионалы, иногда знаем больше, чем вот эта строительная бригада, которая этим занимается профессионально? На простом интересе мы делаем лучше. Наверное, потому что делаем для себя, а не за зарплату.

«Если фестиваль не срабатывает, дело в команде»

Фестивали в разных городах очень отличаются друг от друга. Это стало заметно в 2017 году, когда количество городов резко выросло с трех до одиннадцати, и мы попытались всех объехать, потому что было не понятно, как у них это происходит. Мы можем сколько угодно рассказывать о собственном опыте, но мы не знаем, как в итоге все сложится в каждом конкретном городе. У меня создалось впечатление, что проще всего фестивалю работать либо в совсем маленьком городе, либо в миллионнике, как Самара. В среднем городе вроде Бузулука, как правило, не прет, почему – не понятно. В любом случае, в каждом городе фестиваль складывается абсолютно по-своему. Да, есть общая идея, но у каждого свои фишки, свои проблемы, своя история с объектом, свои отношения с властью. На недавнем съезде приходилось слышать от нескольких городов: мы просто пошли к мэру, и он нам все разрешил, все дал, все согласовал. А в другом городе с мэром противостояние. У всех абсолютно разные обстоятельства. Так что «Том Сойер Фест» — это не абсолютно тиражируемая технология как, например, «Бессмертный полк». Фестиваль – это каждый раз новый сценарий.

Когда фестиваль не срабатывает, на мой взгляд, дело, в основном, в команде. Если человек хочет что-то сделать, он в 99% случаев будет это делать, даже если он один. Та же Аня Мельникова, которая одна, с двумя-тремя волонтерами, делает огромные дома. Каждый раз, когда приезжаю в Бузулук и вижу эту тончайшую модерновую резьбу, я вообще не представляю, как можно это привести в порядок. Это очень тяжелая работа. А если у человека не хватает мотивации, не хватает сил или понимания того, зачем он это делает, он это не потянет. Фестиваль скорее всего не получится, если не сложилась команда, если вы не можете найти общий язык друг с другом. Конечно, какая бы ни была мотивация, есть непреодолимые обстоятельства – в 1% случаев.

Текст: Алина Коленченко

Интервью опубликовано в рамках проекта, реализуемого с использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов.

←в раздел «Интервью»